О СЕМЬЕ
1. Значение семьи
Семья есть первый, естественный и в то же
время священный союз, в который человек вступает в силу необходимости. Он
призван строить этот союз на любви,
на вере и на свободе, научиться в
нем первым совестным
движениям сердца и подняться от него к дальнейшим формам человеческого
духовного единения — родине
и государству.
Семья начинается с брака
и в нем завязывается. Но человек начинает свою жизнь в такой семье, которую он сам не создавал: это
семья, учрежденная его отцом и матерью, в которую он входит одним рождением,
задолго до того, как ему удается осознать самого себя и окружающий его мир. Он
получает эту семью как некий дар
судьбы. Брак по самому существу своему возникает из выбора и решения, а ребенку не
приходится выбирать и решать: отец и мать как бы образуют ту предустановленную
для него судьбу, которая выпадает ему на его жизненную долю, и эту судьбу он не
может ни отклонить, ни изменить — ему остается только принять ее и нести всю
жизнь. То, что выйдет из человека в его дальнейшей жизни, определяется в его
детстве и притом самим этим детством; существуют, конечно, врожденные
склонности и дары, но судьба этих склонностей и талантов — разовьются ли они в
дальнейшем или погибнут, и если расцветут, то как именно, — определяется в раннем детстве.
Вот почему семья является первичным лоном человеческой культуры.
Мы все слагаемся в этом лоне, со всеми нашими возможностями, чувствами и хотениями;
и каждый из нас остается в течение всей своей жизни духовным представителем
своей отечески материнской семьи или как бы живым символом ее семейственного духа. Здесь пробуждаются и
начинают развертываться дремлющие силы личной души; здесь ребенок научается
любить (кого и как?), верить (во что?) и жертвовать (чему и чем?)*; здесь слагаются первые основы его характера; здесь
открываются в душе ребенка главные источники его будущего счастья и несчастья;
здесь ребенок становится маленьким человеком, из которого впоследствии
развивается великая
личность или, может быть, низкий проходимец. Не прав ли Макс Мюллер, когда он пишет:
«Я думаю, что там, где речь идет о воспитании детей, к жизни надо подходить,
как к чему-то в высшей степени серьезному, ответственному и высокому»; и не
прав ли немецкий богослов Толук, утверждая: «Мир управляется из детской»... Мир
не только строится в детской, но и разрушается из нее; здесь прокладываются не
только пути спасения, но и пути погибели. И если мы подумаем, что «следующее
поколение» все время вновь нарождается и воспитывается и что все его будущие
подвиги и преступления, его духовная сила и его возможное духовное крушение —
уже теперь, все время, слагаются и созревают вокруг нас и при нашем содействии
или бездействии, то мы сможем отдать себе отчет в том, какая ответственность
лежит на нас...
Все это означает, что семья есть как бы
живая «лаборатория» человеческих судеб — личных и народных, и притом каждого
народа в отдельности и всех народов сообща, с тем отличием, однако, что в
лаборатории обычно знают, что делают, и действуют целесообразно, а в семье
обычно не знают, что делают, и действуют, как придется. Ибо семейная
«лаборатория» возникает от природы, на иррациональных путях инстинкта, традиции
и нужды; здесь люди не задаются никакой определенной творческой целью, а просто живут,
удовлетворяют свои собственные потребности, изживают свои склонности и страсти
и то удачно, то беспомощно несут последствия всего этого. Природа устроила так,
что одно из самых ответственных и священных призваний человека — быть отцом и
матерью — делается для человека доступным просто при минимальном телесном
здоровье и половой зрелости, так что человеку достаточно этих двух условий для
того, чтобы не задумываясь наложить на себя это призвание... «А чтоб иметь
детей — кому ума недоставало?!» (Грибоедов). Вследствие этого утонченнейшее,
благороднейшее и ответственнейшее искусство на земле — искусство воспитания детей —
почти всегда недооценивается и продешевляется; к нему и доселе подходят так, как
если бы оно было доступно всякому, кто способен физически рождать детей, как
если бы существенным было именно зачатие и рождение, а остальное — именно
воспитание — было бы совсем несущественно или могло бы делаться как-то так,
«само собой». На самом же деле тут все обстоит совсем иначе. Окружающий нас мир
людей таит в себе многое множество личных неудач, болезненных явлений и
трагических судеб, о которых знают только духовники, врачи и прозорливые
художники; и все эти явления сводятся в последнем счете к тому, что родители
этих людей сумели их только родить и дать им жизнь, но открыть им путь к любви, к внутренней
свободе, вере u совести, т. е. ко всему тому, что составляет источник духовного характера и истинного
счастья, не сумели; родители по плоти сумели дать своим детям, кроме
плотского существования, только одни душевные раны*,
иногда даже сами не замечая того, как они возникали у детей и въедались в душу,
но не сумели дать им духовного
опыта*, этого
целительного источника для всех страданий души...
Бывают эпохи, когда эта небрежность, эта
беспомощность, эта безответственность родителей начинают возрастать от
поколения к поколению. Это как раз в те эпохи, когда духовное начало начинает
колебаться в душах, слабеть и как бы исчезать; это эпохи распространяющегося и
крепнущего безбожия и приверженности к материальному, эпохи бессовестности,
бесчестия, карьеризма и цинизма. В такие эпохи священное естество семьи не
находит себе больше признания и почета в человеческих сердцах; им не дорожат,
его не берегут, его не строят. Тогда в отношениях между родителями и детьми
возникает некая «пропасть», которая, по-видимому, увеличивается от поколения к
поколению. Отец и мать перестают «понимать» своих детей, а дети начинают
жаловаться на «абсолютную отчужденность», водворившуюся в семью; и, не понимая,
откуда это берется, и забывая свои собственные детские жалобы, выросшие дети
завязывают новые семейные ячейки, в которых непонимание и отчуждение
обнаруживаются с новою и бóльшею силою. Непрозорливый наблюдатель мог бы прямо
подумать, что «время» настолько «ускорило» свой бег, что между родителями и
детьми установилась все возрастающая душевно-духовная «дистанция», которую
нельзя ни заполнить, ни преодолеть; тут, думают они, нельзя ничего поделать:
история спешит, эволюция с повышенной быстротой создает все новые уклады, вкусы
и воззрения, старое стремительно старится, и каждое следующее десятилетие несет
людям новое и неслыханное... Где же тут «угнаться за молодежью»?! И все это
говорится так, как если бы духовные
основы жизни тоже подлежали веянию моды и технических изобретений...
В действительности это явление объясняется
совсем иначе, а именно — заболеванием
и оскудением человеческой духовности и в
особенности духовной
традиции. Семья распадается совсем не от ускорения исторического
темпа, но вследствие переживаемого человеком духовного кризиса. Этот кризис
подрывает семью и ее духовное единение, он лишает ее главного, того
единственного, что может сплотить ее, спаять и превратить в некое прочное и
достойное единство, а именно — чувства взаимной духовной сопринадлежности. Половая
потребность, инстинктивные влечения создают не брак, а всего только
биологическое сочетание (спаривание); из такого сочетания возникает не семья, а
элементарное рядом-жительство рождающих и рожденных (родителей и детей). Но
«похоть плоти» есть нечто неустойчивое и самовольное; она тянет к
безответственным изменам, к капризным новшествам и приключениям; у нее, так
сказать, «короткое дыхание», едва достаточное для простого деторождения и совершенно не соответствующего задаче воспитания.
В действительности человеческая семья, в
отличие от «семьи» у животных, есть целый остров духовной жизни. И если она этому не соответствует, то
она обречена на разложение и распад. История показала и подтвердила это с
достаточной наглядностью: великие крушения и исчезновения народов возникают из
духовно-религиозных кризисов, которые выражаются прежде всего в разложении
семьи. Понятно, почему это так было и бывает. Семья есть первоначальная,
исходная ячейка духовности — как в том смысле, что именно в семье человек
впервые научается (или, увы, не научается!) быть личным духом, так и в том смысле, что духовные силы и
умения (или, увы, слабости и неумения), полученные от семьи, человек переносит
затем на общественную и государственную жизнь. Вот почему духовный кризис
поражает прежде всего исходную ячейку духовности; если духовность колеблется и
слабеет, то она слабеет прежде всего в семейной традиции и в семейной жизни.
Но, раз поколебавшись в семье, она начинает слабеть и вырождаться — и во всех
человеческих отношениях и организациях: больная клетка создает больные
организмы.
Только дух имеет достаточно глубокое и
длительное дыхание для того, чтобы творчески создавать и поддерживать естество
семьи, чтобы успешно разрешать не только «проблему половой любви», но и
проблему создания нового,
лучшего и более свободного поколения. Поэтому формула брака звучит
не так: «я жажду» или «я желаю», или «мне хочется», а скорее так: «в любви и
через любовь я создаю новую, лучшую и более свободную человеческую жизнь»...
Она звучит не так: «желаю наслаждаться моим счастьем» — ибо это была бы
формула, уводящая брак на уровень простого спаривания, а скорее так: «я хочу
создать свой собственный духовный
очаг и в этом найти свое счастье»...
Всякая настоящая семья возникает из любви и дает
человеку счастье.
Там, где заключается брак без любви, семья возникает лишь по внешней видимости;
там, где брак не дает человеку счастья, он не выполняет своего первого назначения. Научить детей
любви родители
могут лишь тогда, если они сами в браке умели любить. Дать детям счастье родители
могут лишь постольку, поскольку они сами нашли счастье в браке. Семья,
внутренне спаянная любовью и счастьем, есть школа душевного здоровья, уравновешенного характера,
творческой предприимчивости. В просторе народной жизни она подобна
прекрасно распустившемуся цветку. Семья, лишенная этой здоровой
центростремительности, растрачивающая свои силы на судороги взаимного
отвращения, ненависти, подозрения и «семейных сцен», есть настоящий рассадник
больных характеров, психопатических тяготений, неврастенической вялости и
жизненного «неудачничества». Она подобна тем больным растениям, которым ни один
хороший садовник не даст места в своем саду.
Если ребенок не научится любви в семье
своих родителей, то где же он научится ей? Если он с детства не привыкнет
искать счастья именно во взаимной любви, то в каких же злых и дурных влечениях
он будет искать счастья в зрелом возрасте? Дети все перенимают и всему подражают, незаметно, но
глубоко вчувствуясь в жизнь своих родителей, тонко подмечая, угадывая, иногда
бессознательно следя за «старшими» наподобие «неутомимых следопытов». И тот,
кому приходилось слышать и регистрировать детские высказывания, точки зрения и
игры в несчастных и разлагающихся семьях, где жизнь есть сплошное мучительство,
лицемерие и надрыв, тот знает, какое больное и гибельное наследство получает от
родителей такая несчастная детвора.
Чтобы развиваться верно и творчески,
ребенок должен иметь в своей семье очаг любви и счастья. Только тогда он сможет
развернуть свои нежнейшие
и духовнейшие способности; только тогда его собственная
инстинктивная жизнь не будет вызывать в нем ни ложного стыда, ни болезненного отвращения; только
тогда он сможет прильнуть с любовью и гордостью к традиции своей семьи и своего рода с тем, чтобы принять ее и
продолжить ее своею жизнью. Вот почему любовная и счастливая семья есть живая
школа — сразу — и творческого
равновесия души, и здорового органического консерватизма. Там, где
царит здоровая семья, там творчество будет всегда достаточно консервативным для
того, чтобы не выродиться в беспочвенную революционность, а консерватизм будет
всегда достаточно творческим для того, чтобы не выродиться в реакционное
мракобесие.
В любовной и счастливой семье
воспитывается человек с неповрежденным
душевным организмом, который сам способен органически любить,
органически строить и органически воспитывать. Детство есть счастливейшее время
жизни: время органической непосредственности; время уже начавшегося и еще
предвкушаемого «большого» счастья; время, когда все прозаические «проблемы»
безмолвствуют, а все поэтические проблемы зовут и обещают; время повышенной
доверчивости и обостренной впечатлительности; время душевной незасоренности и
искренности; время ласковой улыбки и бескорыстного доброжелательства. Чем
любовнее и счастливее была родительская семья, тем больше этих свойств и
способностей сохранится в человеке, тем больше такой детскости он внесет в свою взрослую жизнь, а это значит — тем
неповрежденнее останется его душевный организм; тем естественнее, богаче и
творчески продуктивнее расцветет его личность в лоне его родного народа.
И вот главным условием такой семейной жизни является
способность родителей ко взаимной духовной любви. Ибо счастье дается только любовью долгого и
глубокого дыхания, а такая любовь возможна только в духе и через дух.
Brak komentarzy:
Prześlij komentarz